«Заповедь» (М.Лозинский)

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово.
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить, в радостной надежде,
Но карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело,
И только воля говорит: «Иди!»

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег, — 
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

«Если» (С.Маршак)

О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь, —

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым в сущности цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова-
Без прежних сил — возобновить свой труд, —

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «держись!» —

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твое, мой мальчик, достоянье.
И более того, ты — человек!

«Если» (С.Бирюков)

Если хранить спокойствие ты можешь, 
Когда вокруг все тонут в суете; 
Если себе ты верен и поможешь 
Другим забыть сомнения в тебе; 
Если ты ждать умеешь бесконечно, 
И когда лгут тебе, не лжёшь другим, 
В ответ на злобу будешь человечным, 
Но и не возомнишь себя святым;

Если мечты твоей не станут целью; 
Если от мыслей перейдёшь к делам; 
Если готов ты к грусти и веселью, 
И их встречаешь, не волнуясь сам; 
Если смиришься с тем, что твоё слово 
Лжец превратит в капкан для дураков, 
Когда пойдёт всё прахом, сможешь снова 
Тяжким трудом построить всё с основ;

Если готов ты все свои победы 
На кон поставить и всё проиграть, 
Начать сначала, вновь пройдя все беды, 
И на судьбу при этом не роптать; 
Если ты можешь сердце, нервы, жилы 
Призвать служить, когда их срок пройдёт, 
Идти вперёд, когда иссякли силы, 
И только Воля говорит: «Вперёд!»;

Если достойно говоришь с толпою, 
При королях стремишься к простоте; 
Если всегда считаются с тобою; 
Если никто не навредит тебе; 
Если уймёшь безжалостное время, 
Наполнишь смыслом его быстрый бег — 
Земля твоя, и ты теперь над всеми, 
Но главное — теперь ты Человек!

«Если» (А.Артемов)

Если ты можешь быть холоднокровным,
Когда тебя в чужих грехах винят,
И можешь доверять себе свободно,
Увидев полный недоверья взгляд,
Коль можешь ждать и верить, что дождёшься,
Обманом на обман не отвечать,
Коль своего врага побить не рвёшься
И в нужный миг умеешь помолчать,

Коль ты не стал рабом своих мечтаний,
Коль ты умён, но ум — не цель твоя, 
Коль можешь и победу и страданье
Ты пережить, к ним относясь шутя,
Коль терпишь ты, когда для гнусных целей
Твои перевираются слова,
Коль можешь ты, пусть силы на пределе, 
Вернуть всё то, что отняла судьба,

И если все свои завоеванья
Способен враз поставить ты на кон
И, проиграв, держать в себе терзанья,
Ничем не показав, что разорён,
Коль можешь нервы ты свои заставить
Служить тебе, когда их больше нет,
Вися на волоске, судьбою править
И разглядеть в конце тоннеля свет,

Коль можешь ты из спора выйти с честью
И в высшем свете нос не задирать,
Коль победить способен чувство мести
И всех себя заставить уважать,
Коль занят чем-то каждую минуту,
Будь ты министр или дровосек,
Тогда ты — повелитель абсолюта,
Тогда ты — настоящий человек!

«Если» (безымянный)

О, если можешь разум удержать,
Когда теряют все его вокруг,
И если верить можешь ты в себя опять,
Когда в тебя утратят веру вдруг,
И если ждать ты можешь век не уставая,
И лгать не будешь ты в ответ на ложь,
Презрение других улыбкою встречая,
И все равно себя не превзнесешь,

И если ты мечтать иль думать можешь,
И все ж не покидать реальный мир,
И нервы ты совсем не потревожишь,
Столкнувшись с взлетом и падением своим,
И если можешь слышать клевету,
Которую плуты из правды сотворили,
И если наблюдать ты можешь, как мечту
Жизнь твоя быстро и нещадно поглотила,

И если можешь всем что есть рискнуть
И проиграть, и вновь начать сначала:
Пустится от порога в дальний путь, 
Не возмущаясь тем, что проиграл ты,
И если сердце вдруг остановилось,
И если тело вдруг не хочет жить,
Но если же в тебе одна осталась сила,
Что Волею зовется — то держись!

Умеешь если спорить ты с толпою
Или с монархами ты можешь говорить,
И все равно остаться сам собою
И быть авторитетом для других,
И если можешь ты прощать врагов,
После обиды ждать не будешь век:
Земля и все на ней, мой сын — твое,
И более того — ты Человек!

«Когда» (Ю.Изотов)

Когда среди раздоров и сомнений
У всех исчезла почва из-под ног,
А ты под градом обвинений
Единственный в себя поверить смог,
Когда сумел ты терпеливо ждать,
На злобу злобой низкой не ответил,
Когда все лгали, не посмел солгать
И восхвалять себя за добродетель,

Когда ты подчинил себе мечту,
Заставил мысли в русло повернуть,
Встречал спокойно радость и беду,
Постигнув их изменчивую суть,
Когда обман и происки плутов, 
Невозмутимо ты переносил,
А после краха снова был готов
За дело взяться из последних сил,

Когда удача выпала тебе,
И ты, решив на выигрыш рискнуть,
Все проиграл, но не пенял судьбе,
А тотчас же пустился в новый путь,
Когда, казалось, страсти нет в душе,
И сердце заболевшее замрет,
И загореться нечему уже,
Лишь воля твоя крикнула: «Вперед!».

Будь то король, будь то простолюдин,
Ты с уваженьем с ними говорил,
С тобой считались все, но не один,
Кумира из тебя не сотворил.
И если, создавая и творя,
Ты вечным смыслом наполнял свой век,
То, без сомненья, вся Земля — твоя,
И ты, мой сын, достойный Человек!

«Когда» (А.Кузнецов)

Когда разумен, а вокруг тебя
Рассудка нет — и ты в том обвинен,
Не бойся грязи — смело верь в себя
И не иди к сомненью на поклон.
Когда ты сможешь неустанно ждать,
Во лжи вокруг — ей сделок не сулить,
На ненависть и гнев не отвечать
И многословьем лишним не мудрить,

Когда не будешь ты рабом мечты,
И темной мысли ты не дашь мелькнуть,
Когда триумф бесстрастно встретишь ты,
Себя им не позволив обмануть,
Когда спокоен, если дерзкий плут
Твои слова для дурней извратит,
Когда разрушен жизни долгий труд
Ты веришь — справедливость победит,

Когда ты сможешь весь свой капитал
Сложить на кон с рискованной игрой
И, убедившись в том, что проиграл
Начать все вновь и быть самим собой,
Когда ты силу сердца, нервов, жил
Сожжешь, не сможешь плыть, идти, плестись,
Когда для жизни не оставишь сил,
А воля говорит тебе: <Держись!>

Когда ты прост, гуляя с королем,
И храбр один пред тысячной толпой,
Когда ты справедлив с своим врагом,
И местью не опалишь разум свой,
Когда наполнишь смыслом каждый миг,
Пуская жизнь в неутомимый бег,
Ты знай — ты очень многого достиг;
Ты — сын Земли, мой сын. И Человек

«Когда» (В.Корнилов)

Когда ты тверд, а все вокруг в смятеньи,
Тебя в своем смятенье обвинив,
Когда уверен ты, а все в сомненьи,
А ты к таким сомненьям терпелив;
Когда ты ждешь, не злясь на ожиданье,
И клеветой за клевету не мстишь,
За ненависть не платишь той же данью,
Но праведным отнюдь себя не мнишь;

Когда в мечте не ищешь утешенья,
Когда не ставишь самоцелью мысль,
Когда к победе или к пораженью
Ты можешь равнодушно отнестись;
Когда готов терпеть, что станет подлость
Твой выстраданный идеал чернить,
Ловушкой делать, приводить в негодность,
А ты еще готов его чинить;

Когда согласен на орла и решку
Поставить все и тотчас проиграть,
И тотчас же, мгновенья не помешкав,
Ни слова не сказав, сыграть опять;
Когда способен сердце, нервы, жилы
Служить себе заставить, хоть они
Не тянут — вся их сила отслужила,
Но только Воля требует: «Тяни!»

Когда — хоть для тебя толпа не идол —
При короле ты помнишь о толпе;
Когда людей ты понял и обиды
Не нанесут ни враг, ни друг тебе;
Когда трудом ты каждый миг заполнил
И беспощадность Леты опроверг,
Тогда, мой сын. Земля твоя — запомни! —
И — более того — ты Человек!

«Когда» (А.Ершов)

Когда ты держишься, а все в слепом смятеньи
Теряют голову, кляня тебя за это,
Когда ты тверд, внимаешь всем сомненьям,
Не отрицая их безверия при этом,
Когда ты можешь ждать, исполненный терпенья,
Когда, оболганный, не дашь себе солгать
Иль, презираемый, закроешь путь презренью,
Высокомерию не дав взыграть,

Когда, загрезив, ты не дашь себе забыться,
А мысль от действия тебя не отвлечет,
Когда хоть слава, хоть позор — что ни случится — 
Тебя с дороги к цели не собьет,
Когда тебя не трогают подонки,
Обман плетущие с твоих же слов,
Когда, найдя свой главный труд в обломках,
Начнешь его ты вновь с первооснов,

Когда, разыгрывая жизни карту,
Ты можешь всем, что приобрел, рискнуть
И, проиграв, не потерять азарта
И жалобой уста не разомкнуть,
Когда в сраженьи твой черед настанет,
А сил и нервов нету устоять,
Тогда стеной одна лишь воля станет
И скажет — «Не сдаваться и держать!»,

Когда царей чертог тебя к себе не манит,
Когда в толпе ты можешь быть самим собой,
Когда и враг и друг, тебя не в силах ранить,
Без раболепия считаются с тобой,
Когда всю жизнь, не потеряв минуты доли,
Отдашь ты покорению вершин,
Твой будет щедрый мир и — более — 
Мужчиной станешь ты, мой сын.

«Сумей» (К.Федоров)

Сумей держаться в час, когда кругом
Теряют головы, тебя виня во всем.
Поверь в себя! Сумей назло судьбе
Простить неверящим сомнение в тебе
И ждать сумей без устали и срока.
Оболганный, сумей отвергнуть ложь,
И ненавидящих не проклинай жестоко,
И не бахвалься мудростью на грош.

Сумей мечтать, мечтам себя не вверив,
Раздумий в самоцель не обратив,
Сумей встречать победы и потери,
К обоим недоверье затаив.
Сумей стерпеть, когда твое же мненье
Подлец себе на пользу извратил,
Когда пылают рук твоих творенья,
Чтоб вновь из пепла ты их возродил.

Сумей все то, что выиграл помалу,
Поставить на последний чет-нечет
И проиграть. И все начать сначала,
Ни слова не сказав про свой просчет.
Сумей заставить сердце, нерв и тело
Служить тебе, когда в них жар истлел,
Когда, собрав всю волю до предела,
Ты им стоять и выстоять велел.

Будь человеком рядом с королями,
Среди толпы не становись толпой.
Неуязвим с врагами и друзьями,
Верь людям верой зрячей — не слепой.
Секунды, что летят быстрее света,
Сумей наполнить смыслом до одной,
Тогда твоею будет вся планета,
И станешь ты мужчиной, мальчик мой!

«Сумей» (А.Грибанов)

Сумей, не дрогнув среди общей смуты,
Людскую ненависть перенести
И не судить, но в страшные минуты
Остаться верным своему пути.
Умей не раздражаться ожиданьем,
Не мстить за зло, не лгать в ответ на ложь,
Не утешаясь явным или тайным
Сознаньем, до чего же ты хорош.

Умей держать мечту в повиновенье,
Чти разум, но не замыкайся в нем,
Запомни, что успех и пораженье —
Две лживых маски на лице одном.
Пусть правда, выстраданная тобою,
Окажется в объятьях подлеца,
Пусть рухнет мир, умей собраться к бою,
Поднять свой меч и биться до конца.

Сумей, когда игра того достойна,
Связать судьбу с одним броском костей,
А проиграв, снести удар спокойно
И без ненужных слов начать с нулей.
Сумей заставить сношенное тело
Служить сверх срока, не сбавляя ход.
Пусть нервы, сердце — все окаменело,
Рванутся, если Воля подстегнет.

Идя с толпой, умей не слиться с нею,
Останься прям, служа при королях.
Ничьим речам не дай звучать слышнее,
Чем голос истины в твоих ушах.
Свой каждый миг сумей прожить во славу
Далекой цели, блещущей с вершин.
Сумеешь — и Земля твоя по праву,
И, что важней, ты Человек, мой сын!

«Из тех ли ты...» (А.Шарапова)

Из тех ли ты, кто не дрожал в сраженье,
Но страх других себе в вину вменил,
Кто недоверие и осужденье
Сумел признать, но доблесть сохранил?
Кто бодро ждал и помнил, что негоже
Неправдою отплачивать лжецу
И злом злодею (но и этим тоже
Гордиться чересчур нам не к лицу).

Ты — друг Мечты, но средь ее туманов
Не заблудиться смог? И не считал,
Что Мысль есть Бог? И жалких шарлатанов
Триумф и Крах — с улыбкой отметал?
И ты сумеешь не придать значенья,
Когда рабы твой труд испепелят
И смысл высокий твоего ученья
Толпа на свой перетолкует лад?

Рискнешь в игре поставить состоянье,
А если проиграешь все, что есть, —
Почувствуешь в душе одно желанье:
Встать от игры и за труды засесть?
Послушна ли тебе и в боли дикой
Вся армия артерий, нервов, жил?
Воспитана ли Воля столь великой,
Чтоб телу зов ее законом был?

Ты прям и прост на королевской службе?
С простолюдином кроток? Справедлив
К достойному назло вражде и дружбе?
Властителен порой, но не кичлив?
И правда ли, что даже малой доли
Своих часов, минут ты господин?
Ну что ж! Земля твоя — и даже боле
Тебе скажу: ты Человек, мой сын!

«Синові» (В.Стус)

Коли ти бережеш залізний спокій
всупір загальній паніці й клятьбі,
коли наперекір хулі жорстокій
між невірів ти віриш сам собі.
Коли ти вмієш ждати без утоми,
обмовлений, не станеш брехуном,
ошуканий, не піддаєшся злому
і власним не хизуєшся добром.

Коли тебе не порабують мрії,
в кормигу дум твій дух себе не дасть,
коли ти знаєш, що за лицедії —
облуда щастя й машкара нещасть.
Коли ти годен правди пильнувати,
з якої вже зискують махлярі,
розбитий витвір знову доробляти,
хоча начиння геть уже старі.

Коли ти можеш всі свої надбання
поставити на кін, аби за мить
проциндрити без жалю й дорікання —
адже тебе поразка не страшить.
Коли змертвілі нерви, думи, тіло
ти можеш знову кидати у бій,
коли триматися немає сили
і тільки воля владно каже: стій!

Коли в юрбі шляхетності не губиш,
А бувши з королями — простоти,
коли ні враг, ні друг, котрого любиш,
нічим тобі не можуть дорікти.
Коли ти знаєш ціну щохвилини,
коли від неї геть усе береш,
тоді я певен: ти єси людина
і землю всю своєю назовеш.

«Синові» (Є.Сверстюк)

Як вистоїш, коли всі проти тебе —
Упали духом і тебе клянуть,
Як всупереч усім ти віриш в себе,
А з їх зневіри також візьмеш суть;
Якщо чекати зможеш ти невтомно,
Оббріханий — мовчати і пройти
Під поглядом ненависті, притому
Не грати цноти ані доброти;

Як зможеш мріять — в мрійництво не впасти,
І думать — не творити думки культ,
Якщо Тріумф, зарівно як Нещастя,
Спримеш як дим і вітер на віку;
Якщо стерпиш, як з правди твого слова
Пройдисвіт ставить пастку на простих,
Якщо впаде все, чим ти жив, і знову
Зумієш все почати — і звести;

Якщо ти зможеш в прориві одному
Поставить все на карту і програть,
А потім — все спочатку, і нікому
Про втрати навіть слова не сказать;
Якщо ти змусиш Серце, Нерви, Жили
Служити ще, коли уже в тобі
Усе згоріло, вигасло — лишилась
Одна лиш воля — встоять в боротьбі;

Як зможеш гідно річ вести з юрбою
І з Королем не втратиш простоти.
Якщо усі рахуються з тобою —
На відстані, яку відміриш ти;
Якщо ущерть наповниш біг хвилини
Снагою дум, енергією дій,
Тоді весь світ тобі належить, сину,
І більше: ти — Людина, сину мій.

«Якщо» (Д.Павличко)

Як зможеш між покірними стояти,
Не підкорившись в чесній боротьбі,
Як віриш ти собі та прагнеш знати,
Чом інші сумніваються в тобі;
Якщо за правду ти підеш до бою,
Зневажений нікчемами всіма,
Як не займешся з їх злоби злобою,
Як не схитнешся з надміру ума;

Як мрієш та не служиш власній мрії,
Якщо думки твої не знають меж,
Якщо збагнеш, що радісні події
І крах в житті твоїм — одне і те ж;
Якщо змовчиш, коли з твойого слова
Для дурня пастку виробить брехлій,
Якщо надій твої впаде основа,
А ти відродиш дух своїх надій;

Якщо ти все добро своє програти
Зумієш в грі непевній за момент,
Якщо не пожалієш тої втрати,
І не поскаржишся, розбитий вщент;
Якщо ти змусиш Серце, Нерви, Тіло
Тобі служити довше, ніж вони
На це придатні, якщо все згоріло,
А твоя Воля каже: «Будь! Дзвони!»,

Як будеш з королями чи з юрбою
Однаково поводитись як муж,
Як друзі й вороги тебе хвальбою
Вшанують, та помірно, не чимдуж,
Якщо ти, не знеможений борнею,
Палатимеш в гарячці трудовій,
Тоді цей світ є власністю твоєю,
Що більше: ти — Людина, сину мій!

«Якщо» (М.Стріха)

Якщо спокійний ти перед юрбою, 
Де зведено на тебе поговір, 
Зневірений, залишився собою, 
І зрозумів тягар чужих зневір; 
Якщо навчився ти терпляче ждати, 
Поміж брехні самому чесним буть, 
Не прибирався у святецькі шати 
І люттю не відплачував за лють;

Якщо ти мріям не віддавсь на ласку, 
Якщо ти владар пристрастям своїм, 
Якщо приймаєш Успіх та Поразку 
І знаєш, що ціна та сама їм; 
Якщо слова твої, немов приманку, 
Негідник перед дурнем вихваля, 
І знищено твій труд весь доостанку, — 
А ти зумієш все почать з нуля;

Як все, твоїми створене руками, 
Зробити зможеш ставкою у грі, 
Програть і знову працювати роками, 
Не згадуючи програші старі; 
Якщо ти змусиш Серце, Нерви, Жили, 
Служить тобі, як їх уже й нема, 
І вистоїш, коли бракує сили 
І залишилась Воля лиш сама;

Як ти шляхетний між простого люду, 
Як ти простий і серед королів, 
Якщо на тебе не зведуть облуди 
Ні ворог твій, ні друг твій поготів; 
Якщо, забувши біль, поразки, втому, 
Свій шанс єдиний зможеш віднайти, — 
Твій, сину, світ і все, що є у ньому, 
Та більш того — тоді Людина ти!

«Якщо» (невідомий)

Якщо не втратиш глузд, як всі без міри
Втрачають свій, і бруд на тебе ллють,
Повіриш в себе попри недовіру
І стримаєш на недовіру лють;
Не втомишся від вічного чекання
Не збрешеш, як про тебе брешуть всі,
Не маючи ненависті бажання
Знай міру красномовству і красі;

Як мрії не панують над тобою
І думку не поставиш за мету,
Якщо готовий нарівно й без бою
Сприйняти Перемогу і Біду;
Як стерпиш ти коли з твоєї правди
Дурисвіт робить пастку простакам,
В руїнах вздриш усе, що збудував ти,
І зможеш знов життя збудити там;

Якщо збереш докупи власні статки
І їх на кін поставиш без жалю,
Програєш, і, почавши все спочатку,
Промовчиш ти про втрату цю свою;
Якщо примусиш серце, нерви й жили
Тобі служити ще й тоді, коли
В тобі усе згниє — додасть лиш сили
Бажання, що кричатиме: «Живи!»

Як зможеш з людом розмовляти гоже,
І з Королем не втратиш простоти,
Якщо завадити тобі не зможе
Ні друг ні ворог досягти мети;
Якщо хвилину, що біжить невпинно
Ти сповниш змістом, ось тоді радій,
Земля в твоє перейде володіння
Й людиною ти станеш, сину мій.

«Коли» (В.Василишин)

Коли ти в змозі почуватись гордо
Посеред звинувачень без вини
І віриш в себе і в свої нові рекорди,
Хоч не здолали сумнівів вони;
Якщо чекаєш і не стомлений чеканням
І незборимий для можливої брехні
Чи ненависного чужого споглядання
Всіх переваг своїх у мудрості й красі…

Якщо ти в змозі мріяти, та в міру,
Якщо ти думаєш, та думка — не мета,
Якщо Тріумф чи Горе не згубили твою віру
Й минають легко й однаково все життя;
Якщо ти в змозі слухать правду щиру,
Яку сказав колись, — спотвореною вщент,
Чи витягнути руйнівну сокиру
Із витворів своїх в тяжкий для них момент,

Якщо всі наші ти збереш набутки
Й поставиш ставкою колись у казино
І все програєш, і почнеш з нуля прибутки,
Та мовчки й тихо, мов тобі це — все одно,
Якщо ти загартуєш душу й тіло,
Щоби нести свій хрест і без страждань
І встати, коли впав, коли несила,
Але Господнє Слово каже: «Встань!»

Якщо Громаду поведеш і гідності не втратиш,
А серед Королів ти не забудеш про народ,
Коли ні ворогам, ні друзям тебе буде не зламати,
І твоє слово важитиме щось;
Якщо заповниш невблаганну ти хвилину 
Секундами, що цінні для життя,
Земля буде твоя і все на ній безцінне,
А ти — Людина, сину мій, моє дитя!

«If» by Rudyard Kipling

 If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise:

If you can dream-and not make dreams your master;
If you can think-and not make thoughts your aim,
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same;
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to, broken,
And stoop and build 'em up with worn-out tools:

If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: 'Hold on!'

 

If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with Kings-nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run,
Yours is the Earth and everything that's in it,
And-which is more-you'll be a Man, my son!

Прелюдия (к "Департаментским песенкам")

 

Я ел ваш хлеб и вашу соль,

Вино и воду пил.

В ваш смертный час был подле вас,

И в жизни рядом был.

 

Ваш труд и отдых разделял

С начала до конца — 

В аду, в раю, в чужом краю,

Родные мне сердца.

 

Я вас шутливо описал,

Но вы, друзья, умны.

Известно вам: серьезность — хлам,

А шутке нет цены.

 

(Пер. Люпуса)

 

 

Прелюдия

 

Я делил с вами хлеб и соль…

Вашу воду и водку пил,

Я с каждым из вас умирал в его час

Я вашей жизнью жил.

 

Что осталось из вашей судьбы

В стороне от жизни моей?

Ни в тяжком труде, ни в горькой беде,

За волнàми семи морей?

 

Я так нашу жизнь описал,

Что людей забавлял мой рассказ…

Только мы с вами знаем, что шутка дурная:

Весёлого мало для нас!

 

(Пер. В.Бетаки)

 

 

К читателю

 

Я делил с тобою и хлеб, и соль,

И воду пил, и вино.

И в жизни твоей, и в смерти твоей

Мы были с тобой одно.

 

Я бы мог уклониться от самых твоих

Трудных и грязных дел,

Но ни в райском саду, ни в афганском аду

Я этого не хотел.

 

Я был с тобою и свит, и слит,

В седле бывал и в петле.

И пусть эта музыка веселит,

Тех, кто сидит в тепле.

 

(Пер. Я.Фельдмана)

 

 

Prelude (to 'Departmental Ditties') by Rudyard Kipling

 

I have eaten your bread and salt. 

I have drunk your water and wine. 

The deaths ye died I have watched beside, 

And the lives ye led were mine.

 

Was there aught that I did not share 

In vigil or toil or ease, —

One joy or woe that I did not know, 

Dear hearts across the seas?

 

I have written the tale of our life 

For a sheltered people's mirth,

In jesting guise — but ye are wise, 

And ye know what the jest is worth.

БОГИ АЗБУЧНЫХ ИСТИН

Проходя сквозь века и страны в обличье всех рас земных,
Я сжился с Богами Торжищ и чтил по-своему их.
Я видел их Мощь и их Немощь, я дань им платил сполна.
Но Боги Азбучных Истин — вот Боги на все времена!

Еще на деревьях отчих от Них усвоил народ:
Вода — непременно мочит, Огонь — непременно жжет.
Но нашли мы подход бескрылым: где Дух, Идеал, Порыв?
И оставили их Гориллам, на Стезю Прогресса вступив.

С Ветром Времени мы летели. Они не спешили ничуть.
Не мчались, как Боги Торжищ, куда бы ни стало дуть.
Но Слово к нам нисходило, чуть только мы воспарим,
И племя ждала могила, и рушился гордый Рим.

Они были глухи к Надеждам, которыми жив Человек:
Молочные реки — где ж там! Нет и Медом текущих рек!
И ложь, что Мечты — это Крылья, и ложь, что Хотеть значит Мочь,
А Боги Торжищ твердили, что все так и есть, точь-в-точь.

Когда затевался Кембрий, возвестили нам Вечный мир:
Бросайте наземь оружье, сзывайте чужих на пир!
И продали нас, безоружных, в рабство, врагу под ярем,
А Боги Азбучных Истин сказали: «Верь, да не всем!»

Под клики «Равенство дамам!» жизнь в цвету нам сулил Девон,
И ближних мы возлюбили, но пуще всего — их жен.
И мужи о чести забыли, и жены детей не ждут,
А Боги Азбучных Истин сказали: «Гибель за блуд!»

Ну а в смутное время Карбона обещали нам горы добра:
Нищий Павел, соединяйся и раздень богатея Петра!
Деньжищ у каждого — прорва, а товара нету нигде.
И Боги Азбучных Истин сказали: «Твой Хлеб — в Труде!»

И тут Боги Торжищ качнулись, льстивый хор их жрецов притих,
Даже нищие духом очнулись и дошло наконец до них:
Не все, что Блестит, то Золото, Дважды два — не три и не пять,
И Боги Азбучных Истин вернулись учить нас опять.

Так было, так есть и так будет, пока Человек не исчез.
Всего четыре Закона принес нам с собой Прогресс:
Пес придет на свою Блевотину, Свинья свою Лужу найдет,
И Дурак, набив себе шишку, снова об пол Лоб расшибет,

А когда, довершая дело, Новый мир пожалует к нам,
Чтоб воздать нам по нуждам нашим, никому не воздав по грехам, — 
Как Воде суждено мочить нас, как Огню положено жечь,
Боги Азбучных Истин нагрянут, подъявши меч!

Перевод: И. Грингольц, Т. Грингольц

 

АЗБУЧНЫЕ БОГИ

Я прошел перевоплощения в сотнях сотен веков, 
Я смотрел сквозь почтительные пальцы на всех Площадных богов, 
И я видел их в мощи и силе, и я видел их падающими в прах, 
И только Азбучные боги устояли во всех веках.

Мы встретились с ними в пещерах. Они нам сказали: «Вот: 
Вода непременно мочит, а огонь непременно жжет»! 
Это было пошло и плоско — какой нам в том интерес? 
Мы оставили их обезьянам и отправились делать прогресс.

Мы шли по веленьям Духа, а они — по своей тропе. 
Мы молились звездам, законам, познаниям и т.п. 
А они нам путали карты, их нрав был непримирим: 
То ледник вымораживал расу, то вандалы рушили Рим.

Все идеи нашего мира отвергались ими сполна: 
И Луну, мол, не делают в Гамбурге, и она, мол, не из чугуна,
И страсти наши — не кони, и крыльев нет на ослах; 
А Площадные боги обещали нам кучу благ.

При Кембрийском Законодательстве нам сулили мир и покой: 
Возвестив: сложите оружие, и конец вражде племенной! 
А когда мы сложили оружие, нас схватили и продали в рабы; 
И Азбучные боги сказали: «Всяк — виновник своей судьбы».

При Пермском матриархате нам все чувства раскрылись вполне, 
Начиная любовью к ближнему и кончая — к его жене. 
И женщины стали бесплодны, а мужчины стали плохи, — 
И Азбучные боги сказали: «Каждый платится за грехи».

В эру Юрского изобилия указали нам путь добра: 
Обобрав единоличного Павла, оделить коллективного Петра. 
И денег было по горло, только нечем набить живот, 
И Азбучные боги сказали: «Кто не трудится, тот умрет».

И дрогнули Площадные боги, и иссякли потоки слов, 
И снова зашевелилось в глубине смиренных умов, 
Что впрямь «дважды два — четыре», что «не все то золото, что блестит». 
И Азбучные боги нам поставили это на вид.

Что было, то и будет: к чему далеко идти? 
Есть только четыре истины на всем человечьем пути: 
Пес вернется к своей блевотине, и свинья на свой навоз, 
И дурак снова сунется в пламя, хоть сто раз обожги себе нос.

И в-четвертых: когда в грядущем станет мир, как хрустальный дом, 
С платой нам — за то, что живем мы, а не с нас — что злобно живем, —
То, как вода нас мочит и как огонь нас жжет, 
Так Азбучные боги к нам придут и сведут расчет!

Перевод: Михаил Гаспаров

 

ПРОПИСНЫЕ БОГИ

Стран реальных и легендарных знал я много, во все века, 
И ценил я Богов Базарных, и цена была высока. 
Я глядел сквозь умильные пальцы и на славу их, и на крах, — 
Но царят Прописные Боги, обратив всех прочих во прах.

Дали нам они наставления (мы на ветках жили тогда), 
Что огонь обожжет, без сомнения, и уж точно намочит вода.
В этом не было перспективы и всего, чего жаждут умы; 
Пусть горилл поучат! И смело в мир грядущего двинулись мы.

Нас влекло Духа величие — их шажок был скромен и тих; 
От Базарных Богов в отличие, нет полёта в натуре их. 
Но они мешали прогрессу, и творили злые дела: 
И случалось, что племя тонуло, или Рим выгорал дотла.

Были знания им непонятны, что известны во всех временах. 
Отрицали, что круг — квадратный, что земля стоит на слонах. 
Отрицали, что голод — тётка; даже то, что работа — волк. 
Мы Богов Базарных призвали — вот от этих нам будет толк!

На заре Кембрийских формаций, чтоб навек примирить врагов, 
Мы устроили разоруженье — по совету Базарных Богов; 
И они же нас продали в рабство — безоружных, как глупых щенят... 
И рекли Прописные Боги: «Ну и кто же вам виноват?»

А потом, в Амазонский период, к нам пришла Полнота Бытия
(Это значит: ты мил мне, ближний, а милей — супруга твоя),
Но не стало детей у женщин, а мужи потеряли покой, 
И рекли Прописные Боги: «Смерть — расплата за грех такой».

А советы в эпоху Карбона было очень нам по нутру: 
«Всё отнять у частника-Павла, коллективному дать Петру!» 
И у нас стало много денег — только все голодали окрест, 
И рекли Прописные Боги: «Кто не трудится — тот не ест».

И Базарные Боги пали, и сбежали их колдуны, 
Даже глупые осознали, что в иное верить должны. 
«Не забудь: дважды два — четыре! И не всяк, кто сияет — Бог!» — 
Прописные Боги твердили, чтоб любой понять это смог.

Так и будет оно навеки, как было с древнейших лет; 
Есть четыре таких возвращенья, в которых сомненья нет: 
Собака — к своей блевотине; свинья — к родному дерьму; 
Дурак, огнём обожжённый, вновь лезет в геенну саму;

И еще: когда он возникнет, мир грядущий, что дивен и нов, 
Где всем живущим — награда, где нет кары из-за грехов, — 
Так же верно, как жжет нас пламя, так же верно, как мочит вода, 
Вновь придут Прописные Боги — и опять нагрянет беда!

Перевод: Сергей Шоргин

 

* * *

Я рождался от разных женщин, в каждом веке, в любом Роду, 
Но везде за Богами Торжищ я покорно шёл в поводу. 
Я смотрел сквозь монашьи пальцы на столбы погромных дымов, 
Но тверды были Боги Истин, хотя им не пелось псалмов.

На деревьях сидя, однажды мы услышали ихнюю Речь, 
Что Вода утоляет Жажду, что Пламя способно Жечь. 
Но пускай они учат Мартышек, нам подай Мечту и Мираж. 
Человечество, как новобранец, двинулось в долгий Марш.

Мы шли по подсказке сердца. Боги Истин не ластились к нам, 
Как Боги Крикливых Торжищ, подвластные всем Ветрам; 
Но все же с тропы Прогресса иной раз сходил Пилигрим — 
То ледник вдруг слизывал Племя, то в зареве гибнул Рим.

Все Надежды нашего Мира Боги Истин спустили в сортир: 
Что Луна из зеленого сыра; и что это голландский сыр; 
Что Пегас летает к Парнасу; и что Свиньи встают на Крыло. 
Боги Торжищ кормили нас Ложью, от Истины нас рвало.

Когда мы в Кембрийских Болотах сражались и шли ко дну,- 
Обещали: мол, сдайте оружье, и мы похороним Войну. 
Мы сдали и нас раздолбала тысяча вражьих Когорт. 
И тогда Боги Истин сказали: «Прикрывается Библией черт».

Во время Матриархата обещали нам райскую жизнь, 
И мы возлюбили соседей, а их жен — так просто держись. 
Но детей не стало у женщин, и веры у грешников тех. 
И тогда Боги Истин сказали: «Блуд — это смертный Грех».

Говорили в палеозое: чтоб не глотать слюну, 
Павлу нужно, объединившись, забрать у Петра мошну; 
Но что ты купишь за Деньги, если их у каждого — пруд? 
И тогда Боги Истин сказали: «Источник жизни есть Труд».

Тут качнулись Крикливые Боги, и змеиная смолкла Лесть, 
И люди начали думать, что, видимо, так и есть: 
Что Жемчуга нет в Навозе, Дважды Два равно Четырём. 
И Боги Истин вернулись, чтоб вести нас своим путём.

Так будет ныне и присно, в этом нет никаких Чудес. 
Всего лишь Четыре Вещи позволил понять Прогресс: 
Пёс возвращается к Рвоте, Свинья вновь падает в Грязь, 
Дурак, обжигаясь, пальцы в Пламя суёт, смеясь;

И когда новый Мир цветущий встанет, как Вертоград, 
Когда Фимиам воскурИтся и скроет ужасный Смрад, 
Как Вода прорывает Плотину, как Пламя лижет Ладонь, 
Так же придут Боги Истин, и всё поглотит Огонь!

Перевод: Антон Железный (Иволгин)

 

THE GODS OF THE COPYBOOK HEADINGS 
by Rudyard Kipling

AS I PASS through my incarnations in every age and race,
I make my proper prostrations to the Gods of the Market Place.
Peering through reverent fingers I watch them flourish and fall,
And the Gods of the Copybook Headings, I notice, outlast them all.

We were living in trees when they met us. They showed us each in turn
That Water would certainly wet us, as Fire would certainly burn:
But we found them lacking in Uplift, Vision and Breadth of Mind,
So we left them to teach the Gorillas while we followed the March of Mankind.

We moved as the Spirit listed. They never altered their pace,
Being neither cloud nor wind-borne like the Gods of the Market Place,
But they always caught up with our progress, and presently word would come
That a tribe had been wiped off its icefield, or the lights had gone out in Rome.

With the Hopes that our World is built on they were utterly out of touch,
They denied that the Moon was Stilton; they denied she was even Dutch;
They denied that Wishes were Horses; they denied that a Pig had Wings;
So we worshipped the Gods of the Market Who promised these beautiful things.

When the Cambrian measures were forming, They promised perpetual peace.
They swore, if we gave them our weapons, that the wars of the tribes would cease.
But when we disarmed They sold us and delivered us bound to our foe,
And the Gods of the Copybook Headings said: »Stick to the Devil you know.»

On the first Feminian Sandstones we were promised the Fuller Life
(Which started by loving our neighbour and ended by loving his wife)
Till our women had no more children and the men lost reason and faith,
And the Gods of the Copybook Headings said: »The Wages of Sin is Death.»

In the Carboniferous Epoch we were promised abundance for all, 
By robbing selected Peter to pay for collective Paul; 
But, though we had plenty of money, there was nothing our money could buy, 
And the Gods of the Copybook Headings said: »If you don't work you die.»

Then the Gods of the Market tumbled, and their smooth-tongued wizards withdrew
And the hearts of the meanest were humbled and began to believe it was true
That All is not Gold that Glitters, and Two and Two make Four
And the Gods of the Copybook Headings limped up to explain it once more.

As it will be in the future, it was at the birth of Man
There are only four things certain since Social Progress began. 
That the Dog returns to his Vomit and the Sow returns to her Mire, 
And the burnt Fool's bandaged finger goes wabbling back to the Fire;

And that after this is accomplished, and the brave new world begins
When all men are paid for existing and no man must pay for his sins, 
As surely as Water will wet us, as surely as Fire will burn, 
The Gods of the Copybook Headings with terror and slaughter return!

ВРЕМЕНИ ОЧИ БЕЗГНЕВНЫ...
(перевод Р. Дубровкина)

Бармаглот 

 

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве,

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

 

О бойся Бармаглота, сын!

Он так свирлеп и дик,

А в глyще рымит исполин —

Злопастный Брандашмыг.

 

Но взял он меч, и взял он щит,

Высоких полон дyм.

В глyщобy пyть его лежит

Под дерево Тyмтyм.

 

Он стал под дерево и ждет,

И вдрyг граахнyл гром —

Летит yжасный Бармаглот

И пылкает огнем!

 

Раз-два, раз-два! Горит трава,

Взы-взы — стрижает меч,

Ува! Ува! И голова

Барабардает с плеч.

 

О светозарный мальчик мой!

Ты победил в бою!

О храброславленный герой,

Хвалy тебе пою!

 

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве,

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

 

(пер. Д.Орловской)

 

 

Верлиока (1924)

 

Было супно. Кругтелся, винтясь по земле.

Склипких козей царапистый рой.

Тихо мисиков стайка грустела во мгле,

Зеленавки хрющали порой.

 

«Милый сын, Верлиоки беги, как огня,

Бойся хватких когтей и зубов!

Бойся птицы Юб-юб и послушай меня:

Неукротно свиреп Драколов».

 

Вынул меч он бурлатный тогда из ножон,

Но дождаться врага все не мог:

И в глубейшую думу свою погружен,

Под ветвями Тум-Тума прилег.

 

И пока предавался он думам своим,

Верлиока вдруг из лесу — шасть!

Из смотрил его жар, из дышил его — дым,

И, пыхтя, раздыряется пасть.

 

Раз и два! Раз и два!... Окровилась трава…

Он пронзил Верлиоку мечом.

Тот лежит не живой... А с его головой

Скоропясь полетел он скачом!

 

«Сын, ты зло погубил, Верлиоку убил!

Обними меня — подвиг свершён.

Мой Блестянчик, шала!... Урла-лап! Курла-ла!

Заурлакал от радости он... 

 

Было супно. Кругтелся, винтясь по земле.

Склипких козей царапистый рой.

Тихо мисиков стайка грустела во мгле,

Зеленавки хрющали порой.

 

(Пер. Т.Л.Щепкиной-Куперник)

 

 

Джаббервоккушка (1940)

 

Сварнело. Провко ящуки

Паробуртелись по вселянке;

Хворчастны были швабраки

Зелиньи чхрыли в издомлянке. 

 

 »Сын! Джаббервокка берегись:

Ужасны клюв его и лапа.

И птицы Джубджуб стерегись

И опаужься Бендерцапа!»

 

Взяв свой чумеч, он шел на шум,

Искал врага кровавологи

И подле дерева Тумтум

Остановился на дороге.

 

Стоит грозумчив и гневок, —

Вдруг огнеглазый и рычащий,

Дымясь восторгом, Джаббервокк

Летит к нему глумучей чащей.

 

Но вкривь-вкось чумеч кривой

Чикчикает над Джаббервокком,

И вот с отрубленной главой

Герой несется торжескоком.

 

«Как? Он убил его? Смотри! 

Хитральчик мой, сынок лучавый! 

О, харара! О, харара!

Какой денек героеславый»...

 

Сварнело. Провко ящуки

Паробуртелись по вселянке;

Хворчастны были швабраки

Зелиньи чхрыли в издомлянке. 

 

(Пер. В. и Л. Успенских)

 

 

Тарбормошки (1969)

 

Розгрень. Юрзкие хомейки

Просвертели весь травас.

Айяяют брыскунчейки

Под скорячий рыжичас.

 

«Сын мой, бойся Тарбормота!

Он когтист, клыкаст и лют.

Не ходи через болото:

Там ведь Цапчики живут!'

 

Быстрый меч берет он в руки

Стрембежит в лесной овраг,

И в овраге у корняги

Ждет, когда нагрянет враг.

 

Тяглодумчиво стоящий

Ожидает он и вот,

Бурворча, бредет сквозь чащу

Пламеглазый Тарбормот.

 

Он как крикнет! Меч как жикнет

Голова летит долой!

С ней под мышку он вприпрыжку

Возвращается домой.

 

«Победитель Тарбормота!

Дай тебя я лобзниму!

Урробраво! Привеслава!

Говорит отец ему...».

 

Розгрень. Юрзкие хомейки

Просвертели весь травас.

Айяяют брыскунчейки

Под скорячий рыжичас.

 

(Пер. А.А Щербакова)

 

 

Джаббервокки (1980)

 

Сверкалось... Скойкие сюды

Волчились у развел,

Дрожжали в ужасе грозды

И крюх засвирепел.

 

«Ты Умзара страшись, мой сын!

Его следов искать не смей.

И помни: не ходи один

Ловить Сплетнистых змей!».

 

Свой чудо-юдоострый меч

Он взял и двинулся вперед.

Но полон дум, он под Зум-Зум

Раскидистый идёт.

 

И вот пока он крепко шпал,

Явился Умзар огневой

И он на Рыбцаря напал:

Ты слышишь звонкий вой?

 

Да, чудо-юдоострый меч

Сильнее Умзара стократ!

Зверой побрит, Герой спешит

Спешит споржественно назад.

 

«Я победил его, Старик!»

«Позволь тебя я обниму! —

Вот это час, вот это миг!» —

Отец сказал ему.

 

Сверкалось... Скойкие сюды

Волчились у развел,

Дрожжали в ужасе грозды

И крюх засвирепел.

 

(Пер. Вл.Орла)

 

 

Борчардес

 

Однако яркалось, и смятные лаки

Кругались, разлавкие, в лазной овоче

Стынались тополстые полнокатаки

И были есатые лямы ихочи.

 

«О бойся Борчардеса, сын, его зубы

Отточены остро и когти сверкают!

Ужасно внимание птицы Жубжубы

И страшен бурлиственный Ларбокадаяц».

 

Берет поротрубенный меч и выходит

Он долго искал мердолагостной битвы

Hе может найти, и у дерева, вроде

Бамбам, он стоит в тишине и молитве

 

И лагостной думой и кления полный,

Он видит, как Борчердс, сдиревый и млявый

Шестит, громко брулькает, очи как зерна

Огня, раз и два — раз и ясь сквозь дубраву.

 

И сквозь, раз и два, раз и два, сквозь и через,

Как меч поротрубенный краско метает!

И мертвого здорона труп спрятав в вереск

Он с черепом мрачным домой пормошает.

 

«Приди ко мне, ангел, победою славен!

Смятение радости, плявная прелесть!

Прелественный день! Пре! Эвое! ИАО!»

Он хрюкал с достоинством, радостью пенясь.

 

Яркалось превленье и смятные лаки

И кугом, разлавкие, в лазной асери,

Тополстые ляпкие полнокатаки

И лямы есатые, репкие в мере.

 

(пер. М.Вербицкого)

 

 

Мордолак

 

Ложбилась смуть у возлесов. 

Смерчки клонялись в зем. 

Жельдей мурчащих горлосов 

Был свышен хряпот всем.

 

Отрочье! Смрачен Мордолак, 

Угрюмен и ловещ, 

А в древнях створожит совраг —

Воротливый Заплещ!

 

Но, хватно задымая сеч, 

Храбрелец в Златы влез 

И поскачествовал навстречь 

Там-тамошних древес.

 

Затайно скоротясь за щит 

И в ждаль уперив гляд, 

Он зрел, как Мордолак трыщит 

И огнемечет смрад!

 

Раз-два — лся крежет! Но гудар 

Взы-взы — бил звен сеча, 

И гряхнул головянный шмар, 

Упадно дохоча!

 

О дерзновейший мой храбрёл! 

Твой цветел горделик! 

Поют возлес и мшарный мздол, 

Как сподвиг твой велик!

 

Ложбилась смуть у возлесов. 

Смерчки клонялись в зем. 

Жельдей мурчащих горлосов 

Был свышен хряпот всем.

 

(пер. Д.Коновальчика)

 

 

Убещур

 

Сустились умерки. В мраве

Куржились сомно петляки

И волосистый головей

Вопел у Воп-реки.

 

«Сын, Убещура берегись,

Его клыктей, глушей и грыл.

Звелее он, чем Птица Грысь,

Грызней, чем Дырбущил!»

 

Он встал с мечом, сказал «Рискнем!»

И день и ночь везде рискал.

Hо изнемог, и лег в тенек

Под старый Саксакал.

 

Вдруг задрощал дремучий лес

И птицы взмыли, орыбев —

То Убещур гремучий лез,

И изверкал огнев.

 

«Урай! Урой!» — вскричал герой,

Разя мечом, что было сил.

И звей порух и тухлый дух

Из пусти испустил.

 

«Виват! Побейда! Бравево!

Извраг поврежен напровал!» —

В побъятья заключив его

Отец воскликовал.

 

Сустились умерки. В мраве

Куржились сомно петляки

И волосистый головей

Вопел у Воп-реки.

 

(пер. Д.Манина)

 

 

Бормоглуп

 

Блищалось, слизі лабузьки 

На хвиді кружали й спірли, 

Дражнилки всі були дзузьки, 

І миги застрімли.

 

«Не знайся з Бормоглупом, син! 

Щелепи — бряк, когтяки — кряк! 

Пташина Джуджуб — зась, і ще —

Сварлимий Бандохряк!»

 

Він в руку взяв вихрятель-меч 

І довго ворога шукав, 

Спочив під деревом Там-Там, 

Там думу провтикав.

 

А поки він стояв-куняв, 

Вже Бормоглуп — вогонь в очах —

Зі свистом лісом проганяв, 

Бормочучи в кущах.

 

Раз-два, раз-два. І знов, і знов 

Вихрятель-меч захрумотів. 

Балду він зніс, в руках поніс, —

Стрибав і хихотів.

 

«То вбитий хижий Бормоглуп? 

О, йди до мене, сяйний син! 

Це знаний день! Дзелінь-Дзелень!» 

Сміявсь він без зупин.

 

Блищалось, слизі лабузьки 

На хвиді кружали й спірли, 

Дражнилки всі були дзузьки, 

І миги застрімли.

 

(пер. М.Коливай)

 

 

Бурмозвій

 

Шов печір. Яштпорки слибкі 

В трамичці дзигали якраз 

Свистали свердлов'ї бідкі 

І звинки мрюкали весь час.

 

«Бійсь Бурмозвія, сину мій —

Рвуть кігті, щелепи кліщать —

І страхожись його обійм, 

Що все на світі вщент трощать».

 

У руку воїн меч стрий взяв: 

Здавна шукав врага собі, 

І попід теревом устав 

З думками про майбутній бій.

 

Німчазно свій тягар він ніс, 

А Бурмозвій з вогнем в очах 

Зі свистом пролітав крізь ліс 

І мимрив, туркотів, бурчав.

 

Раз-два! Раз-два! Наскрізь! Удар! 

Навпіл стерний клинок рубав. 

І взявши голову, як збар, 

У радощах герой вертав.

 

«Ти Бурмозвія подолав? 

Прилинь до серця, хлопче мій! 

Знаметний день! Шесть і Гвала! 

Святкуй, звитяжець, і радій!»

 

Шов печір. Яштпорки слибкі 

В трамичці дзигали якраз 

Свистали свердлов'ї бідкі 

І звинки мрюкали весь час.

 

(пер. І.Коваль)

 

 

Жабохряк

 

В яснечір слизіли штапки, 

Кружли в деленій зелеві, 

І фрусяли на всі боки, 

І щурили кві-кві.

 

«Ой сину, вкусить Жабохряк! 

Зубами-гар! А клешні-хряп! 

І Джумбоптах, і Бандохап, 

Що їх бояться всяк».

 

Син вертомеч узяв до рук 

І довго шуки ворогав, 

Ліг коло дерева Тук-Тук 

Ідумудумував.

 

А поки він думачив дум, 

То Жабохряк з вогнем в очах, 

Здійнявши дісом ликий шум, 

Прилепетів, бурчах.

 

І штурх, і штрик! І раз, і два! 

Стікає кров'ю змієгад. 

Вже в сина в торбі голова, 

І рад спішить назад.

 

«Ти Жабохряка поборов? 

Радітися пора прийшла! 

Іди цьом-цьом! Щоб був здоров. 

Тобі хвара! Ула!».

 

В яснечір слизіли штапки, 

Кружли в деленій зелеві, 

І фрусяли на всі боки, 

І щурили кві-кві.

 

(пер. Г.Висоцької)

 

 Пояснение Л.Кэролла (от лица Шалтая-Болтая из «Алисы в Зазеркалье») к первой строфе (в переводе Д.Г.Орловской):

— варкалось — восемь часов вечера, когда уже пора варить ужин, но в то же время уже немножечко смеркалось (в другом переводе четыре часа пополудни)

— хливкий — хлипкий и ловкий;

— шорёк — помесь хорька (в оригинале Кэрролла — барсука), ящерицы и штопора;

— пыряться — весело прыгать, нырять, вертеться;

— нава — трава под солнечными часами (простирается немного направо, немного налево и немного назад);

— хрюкотать — хрюкать и хохотать (вариант — летать);

— зелюк — зелёный индюк (в оригинале — зелёная свинья);

— мюмзик — птица; перья у неё растрёпаны и торчат во все стороны, как веник;

— мова — далеко от дома (Шалтай-Болтай признаётся, что сам в этом не уверен).

«Папа Вильям» — один из признанных шедевров поэтического нонсенса — искусная пародия на давно забытое нравоучительное стихотворение Роберта Саути (1774-1843) «Радости Старика и Как Он Их Приобрёл»:

 

Ты уж стар, папа Вильям, — воскликнул юнец, —

Волос сед твой и редок, взгляни,

Но и в старости здрав ты и крепок, отец;

Отчего так? Прошу, объясни».

 

«С юных дней я, — сказал папа Вильям в ответ, —

Помнил: быстры мгновенья весны,

И не тратил напрасно здоровья и сил,

Словно больше они не нужны».

 

«Ты уж стар, папа Вильям, — воскликнул юнец, —

Где все радости? В прошлом они.

Только ты не грустишь об ушедших годах;

Отчего так? Прошу, объясни».

 

«С юных дней я, — сказал папа Вильям в ответ, —

Помнил: юность не вечна моя,

И, поскольку о будущем думал всегда,

Не жалею о прожитом я».

 

«Ты уж стар, папа Вильям, — воскликнул юнец, —

И к закату идут твои дни,

Но ты весел, и смерть не пугает тебя;

Отчего так? Прошу, объясни».

 

«Сын, я весел, — ответил старик, — и хочу,

Чтоб усвоил ты твёрдо вполне:

С юных дней я о Господе не забывал,

И Господь не забыл обо мне».

 

(Пер. Д.Орловской)

 

 

А теперь — интерпретация Льюиса Кэрролла в нескольких переводах:

 

— Папа Вильям, — сказал любопытный малыш, —

Голова твоя белого цвета.

Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.

Как ты думаешь, правильно это?

 

— В ранней юности, — старец промолвил в ответ, —

Я боялся раскинуть мозгами,

Но, узнав, что мозгов в голове моей нет,

Я спокойно стою вверх ногами.

 

— Ты старик, — продолжал любопытный юнец, —

Этот факт я отметил вначале.

Почему ж ты так ловко проделал, отец,

Троекратное сальто-мортале?

 

— В ранней юности, — сыну ответил старик, —

Натирался я мазью особой.

На два шиллинга банка — один золотник,

Вот, не купишь ли банку на пробу?

 

— Ты немолод, — сказал любознательный сын, —

Сотню лет ты без малого прожил.

Между тем двух гусей за обедом один

Ты от клюва до лап уничтожил.

 

— В ранней юности мышцы своих челюстей

Я развил изучением права,

И так часто я спорил с женою своей,

Что жевать научился на славу!

 

— Мой отец, ты простишь ли меня, несмотря

На неловкость такого вопроса:

Как сумел удержать ты живого угря

В равновесье на кончике носа?

 

— Нет, довольно! — сказал возмущённый отец. —

Есть границы любому терпенью.

Если пятый вопрос ты задашь, наконец,

Сосчитаешь ступень за ступенью!

 

(Пер. С.Я.Маршака)

 

 

«Ты уж стар, папа Вильям, — юнец произнёс, —

Волос твой побелел радикально,

Но стоишь вверх ногами! Ответь на вопрос —

В твоём возрасте это нормально?».

 

«С юных дней, — папа Вильям промолвил в ответ, —

Думал я — это мозгу опасно,

Но поняв, что мозгов в голове моей нет,

На макушке стою ежечасно».

 

«Ты уж стар, — молвил сын, — как я раньше сказал,

Да и жиром изрядно набит;

Отчего ж ты не входишь, как прочие, в зал,

А в дверях исполняешь кульбит?».

 

«С юных дней, — молвил старец, тряхнув сединой, —

Я поддерживал гибкой осанку,

Ибо мазал конечности мазью одной —

Вот, не купишь ли? Шиллинг за банку!».

 

«Ты уж стар, твоя челюсть беззубая вся,

Ей лишь студень жевать остаётся;

Ты ж съедаешь с костями и клювом гуся —

Объясни, как тебе удаётся?».

 

«С юных дней, — старец рек, — по судам я ходил,

Вёл с женой в каждом случае спор,

И развил свою челюсть, что твой крокодил —

Не ослабла она до сих пор».

 

«Ты уж стар, — молвил сын, — и, вообще говоря,

Глаз твой менее зорок, чем прежде,

Как же ты в равновесии держишь угря

На носу? Объясни мне, невежде».

 

«Хватит! На три вопроса получен ответ! —

Крикнул старец нахальному сыну, —

Целый день, что ли, слушать мне этакий бред?

Прочь ступай, или с лестницы скину!».

 

(Пер. Ю.Л.Нестеренко)

 

 

«Дядя Вильям, — спросил удивлённый малыш, —

Отчего ты стоишь вверх ногами?

Отчего ты друзьям и знакомым велишь

Называть рукава сапогами?».

 

«У меня, хоть и стал я уже стариком,

Голова совершенно пустая.

Раньше я ежедневно болтал языком,

А теперь я ногами болтаю!»

 

«Дядя Вильям, — юнец к джентльмену воззвал, —

Ты не слишком изящный мужчина,

Но как драная кошка, залез ты в подвал.

В чем подобной сноровки причина?».

 

«Я, приятель, ужасно боюсь темноты,

И в подвале воспитывал волю.

А теперь будешь волю воспитывать ты.

Залезай! Я, конечно, позволю».

 

«Дядя Вильям, — спросил шалопай старика, —

Тебе сварена манная кашка.

Как же ты умудрился в четыре глотка

Проглотить молодого барашка?»

 

«Проглотить? Проглотил. Я не спорю, мой друг.

Но твои замечания мелки.

За едой я бываю слегка близорук,

И, наверное, спутал тарелки».

 

«Дядя Вильям, — мальчишка воскликнул, дрожа, —

Всем известно, что ты непоседа,

Но зачем в зоопарке ты дразнишь моржа

И за что укусил муравьеда?».

 

«Слушай, милый ребёнок, твоя болтовня

Не выводит меня из терпенья,

Только лучше заткнись, а не то у меня

Головой сосчитаешь ступени!».

 

(Пер. В.Э.Орла)

 

 

— Старикашка! — сынок обратился к отцу, —

Голова твоя так поседела,

Что стоять вверх ногами тебе не к лицу!

Не пора ли бросать это дело?

 

— В детстве я не рискнул бы, — ответил старик, —

Вдруг да что-то стрясётся с мозгами!

Но теперь, убедившись, что риск невелик,

Я люблю постоять вверх ногами!

 

— Ты старик — молвил сын. — И, как все говорят, — 

Ты не тоньше бочонка для пива,

Ты же крутишь по десять кульбитов подряд —

Как по-твоему, это красиво?

 

— В детстве, мальчик, я был, как волчок заводной:

Приобрёл я у старой чертовки

Чудо-мазь для гимнастов «Тряхнём стариной».

Хочешь банку? Отдам но дешёвке!

 

— Ты беззубый старик, — продолжал лоботряс, —

Пробавлялся бы манною кашей!

Ты же гуся (с костями!) съедаешь за раз!

Что мне делать с подобным папашей?

 

— С детства, мальчик, я стать адвокатом мечтал,

Вёл судебные споры с женою;

И хотя я судейским, как видишь, не стал —

Но зато стала челюсть стальною!

 

— Ты старик! — крикнул сын. — Спорить станешь ты зря.

Организм твой изношен и хрупок.

А вчера ты подкидывал носом угря!

Разве это приличный поступок?

 

— Ты, мой сын, — покосился старик на сынка, —

Хоть и молод — нахал и зануда!

Есть вопрос у меня: Ты дождёшься пинка —

Или сам уберёшься отсюда?!

 

(Пер. Б.В.Заходера)

 

 

«В ваши годы, отец, — обратился сынок

К совершенно седому отцу, —

Кверх ногами так часто стоять я б не смог,

Да и вряд ли вам это к лицу».

 

«В твои годы, сынок, — отвечает отец, —

Я лелеял макушку свою.

Но теперь опустело под ней наконец.

И я вдоволь на ней постою».

 

«В ваши годы, отец, вы чрезмерно жирны,

Ни за что не согнётесь в дугу.

Но для вас кувырнуться разок — хоть бы хны!

Что за резвость — понять не могу!»

 

«В твои годы, сыпок, чтобы резвость сберечь,

Я втирал специальный бальзам.

Видишь баночки эти? О них вот и речь.

Хочешь, парочку штучек продам?»

 

«В ваши годы вздыхают: мол, сила-то — вся!

И особенно у челюстей.

Как же вы в одиночку убрали гуся,

Целиком, не оставив костей?»

 

«В твои годы сутяга я был хоть куда!

У жены научиться сумел.

И не будет такого со мной никогда,

Чтобы я ухватил да не съел!»

 

«В наши годы, отец, вообще говоря,

Тяжелы кой-какие профессии.

Как же вы, водрузив себе на нос угря,

Удержали его в равновесии?»

 

«Трёх ответов довольно с тебя, пустозвон.

Наказанье мне с этим сынком!

Хватит глупых вопросов, и выйди-ка вон!

А не выйдешь — спроважу пинком!»

 

(Пер. А.Щербакова, 1977)

 

 

— Папа Вильям, — спросил молодой человек, 

— Уж давно ты и стар и сед —

Ты, однако, весь день ходишь на голове:

То полезно ль на склоне лет?

 

— Долго я привыкал, но узнал я зато,

Что мой череп — совсем не воск:

В нём и мозга ведь нет, и никто и ничто

Повредить мне не может мозг.

 

Вновь юнец пристаёт к старику не шутя:

— Ты беззубее карася.

Как с костями и клювом убрал ты в гостях

Основательного гуся?

 

— Был я молод в те дни, стать хотел я судьёй

И суды посещал всегда.

Обсуждая решенья с своею женой,

Челюсть я закалил тогда.

 

— Что за фокус, — сын третий вопрос задаёт:

— Хоть ужасно ты толст теперь,

Через голову прыгнув спиною вперёд,

Ты легко вылетаешь в дверь?

 

И тряхнул головой мудрый старец, смеясь:

— Ловок так я не по годам, 

Потому что в суставы втирал эту мазь:

Если хочешь, на грош продам!

 

— Папа Вильям! Про тонкий твой ум говоря,

Удивляется весь наш дом,

Как на кончике носа ты держишь угря

И танцуешь ещё притом.

 

На четвёртый вопрос не ответил отец:

— Сын! Недаром ты хил и щупл:

Вредно много болтать. Замолчи наконец,

Или с лестницы вниз спущу!

 

(Пер. А.Оленича-Гнененко, 1940)

 

 

— Ты старик, папа Вильям, твой волос — седой, —

Сын изрёк послесытнообедно. —

Но частенько стоишь, — вижу, — вниз головой.

В твои семьдесят это не вредно?

 

— В ранней юности, — были отцовы слова,—

Я боялся расстаться с мозгами.

Но теперь-то уж знаю: пуста голова,

И спокойно стою вверх ногами.

 

— Ты старик, — сын твердит, — я уже говорил,

Жирнотелен. Но каждое утро

Лихо делаешь сальто назад у двери.

Как тебе удаётся так шустро?

 

— В твоём возрасте, — бодро отец отвечал, —

Чресла мазал я мазью, до жару.

По два шиллинга банка её покупал.

Если хочешь, продам тебе пару.

 

— Ты старик. Твои челюсти стали слабы,

Жить пора тебе каше-творожно.

Ты ж — гуся сгрыз в обед, целиком, с головы

До хвоста. Как такое возможно?

 

— Был я молод, любил настоять на своём

И с женою мог спорить часами.

Так что челюсти крепли мои день за днём,

И поспорят с твоими зубами.

 

— Ты так стар, что в варенье не видишь осу —

Остроглазость уходит былая.

Но ты угря стоймя удержал на носу.

Как возможна сноровка такая?

 

— Три вопроса твои получили ответ,

Хоть и занят ты ими от лени.

Будешь дальше считать, сколько папеньке лет, —

Перечтёшь быстроносо ступени.

 

(Пер. А.Притуляка, 2012-2013)

 

 

— Папа Вильям, ты старый, к тому же седой, — 

Начал сын деликатно и смело, — 

И без отдыха пол подпирать головой, 

В твоём возрасте это не дело.

 

— Когда был я как ты лоботрясом, сынок, 

Я боялся за череп ужасно,

Но теперь простою так до смерти весь срок.

Где нет мозга, там страхи напрасны.

 

— Ты отец постарел, я уже говорил,

А таких толстяков единицы.

Но в дверях ты такой кувырок совершил!

В чём причина, ведь люди не птицы?

 

— С детства гибкость суставов я мазью сберёг, —

И он гордо тряхнул сединою, —

И коробка всего-то за шиллинг, сынок.

Дашь мне два — две коробки за мною. 

 

— Ты старик, твои челюсти, что говорить,

Непригодны для твёрдых предметов.

Как же ты ухитрился гуся проглотить,

Прожевав клюв с костями при этом?

 

— Призывал я к порядку жену сотни раз,

Каждый спор делал челюсть сильнее,

И, сынок, этой мускульной силы запас

Пронесу до конца своих дней я.

 

— Ты — старик, но твой, как и всегда, верен глаз,

Твой вид очень обманчив, отец.

Сколько нужно ума, чтобы носом баланс

Обеспечить угрю, наконец?

 

— Трижды я отвечал, а сейчас от пинка

Полетишь ты, сынишка, в ответ!

Убирайся и не заставляй старика

Целый день слушать весь этот бред!

 

(Пер. Монахова и Пухова)

 

 

— Ти старий, любий діду, — сказав молодик, —

I волосся у тебе вже сиве,

А стоїш вверх ногами й до цього вже звик, —

На твій вік це не дуже красиво.

 

— Молодим,— мовив дід,— я боявсь неспроста,

Що це може відбитись на мізку,

Та моя голова — я вже знаю — пуста,

На ній можна стояти без риску.

 

— Ти старий,— знову каже юнак до дідка, —

I, нівроку, гладкий, як діжчина,

А в переверти йдеш, крутиш хвацько млинка,

Ти скажи мені, в чому причина?

 

— Молодим,— мовив дід,— всі суглоби собі

Розтирав я чарівною мастю,

Коли хочеш — за гроші хороші й тобі

Дам коробочку-дві того щастя.

 

— Ти старий, в тебе щелепи наче й слабкі,

Не вжувать їм нічого, крім здору, —

Та ти гуску з кістками строщив залюбки,

Де ти взяв таку силу бадьору?

 

— Молодим,— мовив дід,— я постійно сваривсь

Із дружиною в день по три рази,

I від того мій рот на весь вік укріпивсь,

Мов стальні, мої щелепні м'язи.

 

— Ти старий,— каже хлопець, — і, справа ясна,

Твої очі вже добре не бачать,

А на кінчику носа ти держиш в'юна;

Хто навчив тебе, діду, трюкачить?

 

— Я тобі відповів вже на троє питань,

Та дурний все одно не мудрішає.

Ти з дурницями, хлопче, від мене відстань,

Вимітайся, бо вижену втришия!

 

(Пер. М.Лукаша) 

Для справки: Вильямка — стихотворение, состоящее из двух четверостиший, написанных в размере и по мотивам знаменитого «Папа Вильям» («You Are Old Father William»). В первом четверостишии — постановка парадоксального вопроса юным героем, во втором — парадоксальный ответ умудренного героя.

 

— Дорогая, — клиент проститутке сказал,
Находясь к ней мучительно близко,
Опуская в смущении долу глаза, —
Отчего же ты пала так низко?

 

 

 "Уходить отсюда глупо — дальше лишь пески и горы", —

          Говорили, я и верил: такова моя судьба —

Запасать зерно в амбарах, скот пасти, чинить заборы

          В деревушке, за которой обрывается тропа.

 

Но внезапно я услышал голос внятный и певучий,

          Повторялся Вечный Шепот днем и ночью: "Впереди

Что-то ждет тебя. Не бойся. Поищи за дальней кручей.

          Отправляйся и отыщешь. Что-то ждет тебя. Иди!"

 

И решился я покинуть край знакомый и обильный,

          Лошадей навьючил молча и ушел до темноты;

Вера, хоть и движет горы, показалась мне бессильной

          В ту минуту, как увидел я провалы и хребты.

 

Пядь за пядью, шаг за шагом, опираясь на железо,

          Шел я вверх, хрипя от жажды, забывая отдохнуть;

И однажды на ночлеге — ниже льда и выше леса —

          Я почуял вольный воздух и подумал: вот мой Путь!

 

В эту полночь я лишился лошадей, питья, съестного

          И назвал мою стоянку кратким именем Беда

(А теперь там полустанок). И раздался Шепот снова:

          "Отправляйся и не медли. Там твой путь — иди туда!"

 

Вот тогда-то я и понял, Чья Рука меня хранила.

          Только миг я сомневался, и роптал, и горевал:

Я ведь мог еще вернуться. Но... Он знает, как мне было...

          Я решился... Да, решился — и осилил перевал.

 

Рыхлый снег сменили травы, а потом — цвели алоэ,

          А потом возникли рощи, и послышалась река;

А за ней была пустыня — небо жаркое и злое,

          И вокруг до горизонта — ни куста, ни родника...

 

Помню редкие привалы, помню пламени шипенье,

          Помню лица и фигуры, проступавшие в дыму,

Помню — я швырнул в них камнем, и отпрянули виденья:

          "Отправляйся и отыщешь!" — мне послышалось сквозь тьму.

 

Помню, как терял рассудок. Помню, как я призывал их —

          Этих странников бесплотных, убеленных сединой.

Но пришел конец пустыне, полной призраков усталых...

          Я не раз глядел без страха, как они брели за мной.

 

Я всё шел. Передо мною путь бескрайний простирался,

          И знакомый властный Шепот не смолкал в моих ушах...

Я нашел еду и воду, отдохнул и отоспался.

          И вступил в иную землю. Это был последний шаг.

 

Я вздохнул и огляделся — и забыл про все мытарства,

          День за днем и ночь за ночью находил — и вновь искал.

Как Саул по воле Бога не ослов нашел, но царство —

          Так и я по Божьей воле то обрел, о чем не знал.

 

Шел я по горам враждебным, где лавины спят на кручах,

          По нетронутым долинам, где руду хранит земля, —

И расслышал за холмами бормотанье рек могучих,

          Рассмотрел за ближним лесом неоглядные поля!

 

Видел травы луговые — пищу будущим отарам;

          И очерчивал границы для грядущих городов;

Видел бешеную реку, силы тратящую даром,

          Лес, готовый для повала, почву, ждущую трудов.

 

Знаю, кто добудет славу. Тем, кто отправлялся следом,

          Мной оставленные меты заменили глазомер;

Я торил для них дорогу — и другой им путь неведом.

          Тот, кто шел за мною следом, — он и будет Пионер!

 

Вновь очертят те границы — но не те, что я наметил.

          Вновь откроют те же реки — но не те, что я нашел.

Разглядев мою стоянку, мне покажут, где я бредил.

          По моим ориентирам мне укажут, как я шел.

 

Я ли дал названья рекам? Я ли акр земли присвоил?

          Я сберег ли самородок хоть один для образца?

Нет! Но мне воздал сторицей Тот, Кто этот мир устроил...

          Вы пришли — и вы берете, и не помните Творца.

 

Вот железо, медь и уголь; рядом — водная дорога

          (Сэкономите на рельсах); лес, покуда хватит глаз.

Бог лелеял эту землю и берег ее до срока,

          А потом послал мне Шепот. Я нашел ее — для вас!

 

Вот они — "пески и горы", вот — "да там не выжить сроду!",

          Вот — "идти отсюда глупо — там ни дерева, ни пня!.."

Нет ни в чем моей заслуги, это — Божий дар народу;

          Каждый мог дойти, и всё же — Вечный Шепот вел меня!

 

Перевод Г.Ефремова